04.04.2011 в 20:48
Пишет Кимури:Одно полезное интервью
закидываю к себе в коллекцию.
Александр Марков: Личности сделаны из нейронов
Палеонтолог и эволюционный биолог, доктор биологических наук Александр Марков — автор математической модели эволюции и разнообразия видов. Его книга «Рождение сложности» вошла в шорт-лист премии «Просветитель» фонда «Династия». Старший редактор «HBR — Россия» Евгения Чернозатонская беседовала с Александром Марковым о генетических основах человеческой психологии, о различиях между научными и ненаучными воззрениями и о том, зачем вообще нужно просвещать народ.
читать дальшеДесять лет назад расшифровали геном человека: помогло ли это узнать что-то новое о происхождении ныне живущих людей?
Буквально в прошлом году были прочтены геномы двух вымерших видов людей: неандертальца и так называемого денисовского человека, до той поры неизвестного. И теперь генетически установлено, что третья волна предков Homo sapiens, вышедшая из Африки, все-таки скрещивалась с неандертальцами, жившими в Евразии. До этого многие верили, что неандерталец — тупиковая, то есть вымершая эволюционная ветвь человека. Другие же считали, что современные расы имели разных предков. Только по костям нельзя было точно установить, кто прав. И вот теперь выяснилось, что все-таки часть генов современных людей, совсем небольшая, получена и от неандертальцев, а у жителей Меланезии — от денисовского человека.
Значит ли это, что у разных рас — разное происхождение и есть эволюционно более «продвинутые» и те, что ушли от предков не столь далеко?
Самые «чистокровные» Homo sapiens — это негры, живущие к югу от Сахары. Но это не значит, что какие-то расы ближе к обезьяне: пройденное эволюцией «расстояние», то есть количество накопленных изменений, у нас у всех одинаковое.
Теперь стало понятно, какие именно направления отбора к каким генетическим изменениям приводили. В большой степени изменения связаны с психической сферой. Выявлены гены, которые влияют на эмоции и, соответственно, на мотивацию наших поступков. Сейчас нам все яснее генетические и нейробиологические основы некоторых аспектов морали, семейных отношений. Гены влияют на поведение, отношения людей, понимание, доброту и прочее.
То есть способность быть добрым и отзывчивым заложена в нас генетически? Неужели наши лучшие качества в той же степени врожденные, что цвет глаз или группа крови?
Все люди обладают генетической основой для формирования эмоциональных привязанностей: родительская любовь, любовь между супругами, дружба присущи человеку как виду. Но когда мы говорим, что какой-то признак наследуется, мы подразумеваем, что наблюдаемые различия в поведении связаны с вариантами генов. Ученые заинтересовались генетическими механизмами супружеской верности. На это свойство влияет гормон вазопрессин, его выделяет мозг всех млекопитающих и, более того, всех животных. Обнаружили ген, различия в котором определяют чувствительность клеток мозга к этому гормону. Стали смотреть, есть ли корреляция между вариантами гена у человека и устойчивостью его семьи. И представьте себе, нашли такую связь. Если мужчины несут в себе один вариант гена, то у них, во-первых, романтические отношения гораздо реже оканчиваются браком, во-вторых, менее развиты такие качества, как доброта и доверчивость и, в-третьих, их жены отмечают плохие отношения в семье. То есть носители этого варианта гена отчасти асоциальны, им труднее устанавливать добрые эмоциональные отношения с другими. А у женщин тот же вариант гена к таким поведенческим последствиям не приводит, потому что вазопрессин влияет на формирование привязанности именно у самцов.
Значит ли это, что психология сведется к биологии и генетике и всю предыдущую науку можно будет перечеркнуть?
Нельзя сказать, что в результате генетических открытий наше понимание человека радикально изменилось. То, что мы как личности сделаны из нейронов, а не из каких-то мистических эфирных субстанций, было ясно умным людям больше ста лет назад. Еще во второй половине XIX века в книге «Рефлексы головного мозга» великий русский ученый Сеченов убедительно доказал, что душа есть продукт работы мозга. Но и теорий, сформулированных в донейропсихологическую эру, никто не отменял. Просто они получили доказательную базу. Возьмем теорию Фрейда. Она сейчас не в большой чести, хотя бы из-за того, что правильность толкования того или иного сна невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Но некоторые вещи Фрейд угадал абсолютно верно: например, постулировал в структуре мозга супер-эго, заставляющее нас вести себя выгодным для общества образом и смиряющее эгоистические устремления. И был совершенно прав, утверждая, что отчасти это супер-эго находится в бессознательном. Именно из бессознательной, эмоциональной сферы исходят импульсы, которые запрещают антисоциальное поведение. Выявили участки мозга, в которых локализована мораль, и это не опровергло никакой научной теории психологии.
Научной теории не опровергло, но вот с религиозными представлениями стыкуется плохо. А вообще религиозные взгляды мешают восприятию эволюционной теории?
До определенного предела не мешают, ведь священные тексты можно перетолковать так, чтобы эволюция туда вписалась. Но вот об эволюционном происхождении души, о том, как психика обезьян связана с психикой человека, с верующими говорить нельзя, это для них чересчур. Здесь начинается взаимное отторжение. Кстати, многие биологи-эволюционисты — верующие. Они просто не занимаются эволюционной психологией.
Есть ли у самой веры генетическая природа? Почему вообще люди верят тем, кто уверенно им что-то говорит?
Начать с того, что без веры в широком смысле цивилизации не было бы. Мы учимся у своих родителей и сородичей, принимая на веру, что и как делать. Все традиции основаны на вере. Да и у животных зачатки культуры строятся на вере. Шимпанзе, допустим, сами не проверяют, как лучше расколоть орех — они делают так, как это принято в их сообществе. А в соседней стае делают по-другому, тоже в силу традиции. Но есть и нечто, свойственное только человеку. У нас очень долгое детство и очень большой мозг, который растет очень быстро в первые годы жизни. Люди рождаются недоразвитыми по сравнению с другими приматами, именно потому что у нас, как у вида, очень большой мозг. Человеческий детеныш лишь к году достигает той стадии развития мозга, с которой шимпанзенок рождается. Но женщина не смогла бы родить годовалого ребенка. И поэтому в ходе эволюции развились особые психологические адаптации для более эффективной передачи знания, быстрого обучения. Человеческие детеныши отличаются огромным доверием к тому, что им сообщают взрослые.
Хорошо это или плохо?
Это очень полезное адаптивное свойство — иначе как бы мы передавали культуру из поколения в поколение? Но у доверчивости есть и оборотная сторона. Если по какой-то причине взрослый ребенку внушает чушь, то ребенок тоже поверит. Если ему с детства говорили: чтобы хорошо родилось сорго, нужно приносить в жертву черного козла, он так и будет делать, когда вырастет. Истинной и ложной информации он верит одинаково. Наш мозг — лучшая питательная среда для распространения как знаний, так и суеверий.
Вы много занимаетесь популяризацией науки. Считаете ли вы это важной частью своей работы? Кого вообще можно просветить?
Я занялся просветительством стихийно, когда обнаружил в интернете особую группу людей, считающих, что Земля, животные и растения появились шесть тысяч лет назад в готовом виде и безо всякой эволюции в полном соответствии с Книгой Бытия. Поборники этой теории — креационисты — существуют в разных религиозных воплощениях: есть даже индуистские и исламские. Меня это поразило, ведь я думал, что в наше время, когда наука так далеко продвинулась и мы так много всего знаем, темных людей не осталось, по крайней мере в интернете. Следующее мое потрясение — что эти люди окончили школы и вузы. Тогда я подумал: ребята ничего не знают, потому что у них в школе был плохой учитель биологии, а если я сейчас объясню им факты, доказывающие эволюцию, они сразу поймут. Довольно быстро, однако, мне стало ясно, что этим людям ничего объяснить нельзя, у них религиозная мотивация, им главное — доказать свою лояльность тому божеству, в которое они верят. Они либо закрывают глаза на факты, либо объявляют, что все это — фальсификация. Спорить бесполезно. Убежденный креационист потерян для доводов рассудка. Тем не менее, от просветительской миссии я не отказался, потому что есть много людей, которые не знают биологии, но интересуются ее основами и порой сталкиваются и с креационистскими, и с научными взглядами.
Но ученым верят меньше, чем телеведущим и астрологам.
Да, крикунам верят больше, а им лишь бы рассказывать страшилки и распространять суеверия. Но сейчас научное сообщество уже осознало, что, если оно само ничего не предпримет, люди окончательно перестанут понимать, зачем нужны ученые и зачем финансировать науку из госбюджета. И поэтому российские ученые лет пять назад — а на Западе раньше — активнее начали заниматься популяризацией, пропагандой достижений, открытий и идей своих дисциплин. Стали объяснять, что такое наука. В России уже издаются научные газеты — очень хорошие, появились сильные научные журналисты. Конечно, «Аргументы и факты» и «Московский комсомолец» пишут о науке галиматью, но в других изданиях уже бывают хорошие статьи. Есть и вполне пристойные научно-популярные журналы: «Вокруг света», «Популярная механика». Люди снова читают хороших авторов, трактующих научные теории и открытия. Спрос на такие книги растет, они поднимаются в рейтингах.
Но и в научной среде встречаются заблуждения. Есть и лжепророки — вроде Фоменко…
Еще сколько! Особенно в России, где качество контроля достоверности информации низкое. Сейчас ученых-исследователей становится меньше, научная среда разрежается и сжимается. Рушится не только экономика науки, но и ее инфраструктура — семинары, конференции, кружки. В некоторых городах, даже областных центрах, где ученых меньше, чем в Москве, нередко по какой-нибудь дисциплине остался всего один профессор. И если у него возникает завиральная идея, то под ударом оказываются все студенты. К тому же у нас, когда человек достигает определенного положения, становится, к примеру, академиком РАН, он оказывается вне критики. Может говорить и писать ахинею, и это будут публиковать, и никто не посмеет ему перечить. Все-таки на Западе такого нет.
В научной среде свои авторитеты, в обывательской — другие.
В человеческом сообществе важны признаки статуса — и тут тоже мы недалеко ушли от братьев-приматов. Допустим, молодая обезьянка обнаружила, что если помыть в воде батат, его приятнее есть. Сородичи не придадут этому значения: подумаешь, девчонка занимается всякой ерундой. А когда она станет взрослой и ее статус повысится, все остальные другими глазами посмотрят на ее действия и научатся тоже мыть батат. Учитывать статус и авторитет источника информации — очень удобное эволюционное приспособление для экономии мыслительных усилий. Но оно чревато побочными последствиями вроде умножения ошибок и торможения прогресса.
В науке есть механизмы и структуры, которые позволяют формализовать доверие к авторитетам и тем самым минимизировать риск ошибок. Это система научного рецензирования. Хорошие научные журналы не публикуют галиматью, потому что там есть редакторы и рецензенты. Завиральная, недоказанная теория просто не пройдет. Если статья опубликована в журнале Science, ей можно верить, особенно, если прошел год и ее не опровергли последующие публикации. В науке это работает вполне надежно. А для простого человека авторитет — это его знакомые, или телеведущие, или авторы книг, которые он читает.
С прогрессом, особенно в биологии, связано много страхов... Скажем, генетические манипуляции вызывают у людей почти религиозный ужас.
Истерия насаждается искусственно, причем на самом высоком уровне. Политики разных стран повышают свои рейтинги заявлениями вроде «мы не будем покупать генетически модифицированные продукты». Правитель голодающей африканской страны отвергает помощь, якобы заботясь о здоровье населения. То есть с голоду помирать — это нормально, так богом задумано, а сеять трансгенный рис или сою — ни за что. Удобнее всего спекулировать на фобиях и инстинктах толпы. И легко демонизировать образ ученого, да и вообще любого умника, который делает что-то непонятное.
На самом деле, пропаганда против ГМО не имеет никакого отношения к здоровью людей. Я не утверждаю, что они абсолютно не представляют опасности. Этого пока никто не доказал. Но риск их применения — тот же, что и от любого другого нового продукта, созданного человеком. Когда косметическая фирма выпускает новый шампунь или крем для лица — никто толком не знает, что в нем намешано. Теоретически любой ингредиент может оказаться вредным. Кто проверял, как этот крем отразится на наших внуках? Разумеется, никто.
ГМО — это просто новый продукт, который может на что-то повлиять лишь теоретически. Ведь прежде, чем выпустить на рынок, его тысячу раз проверяют всеми возможными способами. Надо понимать, что человечество занимается генетическими модификациями по меньшей мере 10 тысяч лет — с тех пор, как начало одомашнивать растения и животные и заниматься селекцией. Животных отбирали по цвету, удойности, качеству шерсти, потом скрещивали и т.д. Это те же самые генетические модификации, только более медленные, осуществляемые примитивным способом. Результат тот же самый: изменение генома домашних животных и культурных растений. Кстати, бывает, что и обычная селекция помидоров приводит к появлению вредного, ядовитого сорта. В генно-инженерной работе это проверяют в первую очередь. Неприятное, опасное, скоропортящееся выбраковывается на ранних этапах, то есть заведомо не попадает в продажу. Никаких фактов, доказывающих вредность ГМО, пока нет.
На кого направлена ваша просветительская работа и с какой аудиторией вам проще работать?
Я рассчитываю на студентов и людей с высшим образованием — не биологов, а технарей, гуманитариев или, скажем, экономистов. Такая аудитория легко понимает научную аргументацию, если только не заражена каким-то «вирусом мозга» вроде астрологии или теории мирового заговора.
Любителей разобраться в основах биологии очень много. Легче всего мне говорить с физиками и химиками — они приучены работать с данными и экспериментальными доказательствами. В их среде меньше суеверий, даже по сравнению с технарями и математиками. А с гуманитариями мне, пожалуй, труднее всего. В их науках система аргументаций иная, и достаточно распространена позиция, что истины достичь невозможно и потому все точки зрения равноправны. Но если принять такую постмодернистскую установку, то зачем вообще искать истину и ответы? Наука естественная, да и любая вообще, не может исходить из таких воззрений.
www.hbr-russia.ru/issue/67/2545/
URL записизакидываю к себе в коллекцию.
Александр Марков: Личности сделаны из нейронов
Палеонтолог и эволюционный биолог, доктор биологических наук Александр Марков — автор математической модели эволюции и разнообразия видов. Его книга «Рождение сложности» вошла в шорт-лист премии «Просветитель» фонда «Династия». Старший редактор «HBR — Россия» Евгения Чернозатонская беседовала с Александром Марковым о генетических основах человеческой психологии, о различиях между научными и ненаучными воззрениями и о том, зачем вообще нужно просвещать народ.
читать дальшеДесять лет назад расшифровали геном человека: помогло ли это узнать что-то новое о происхождении ныне живущих людей?
Буквально в прошлом году были прочтены геномы двух вымерших видов людей: неандертальца и так называемого денисовского человека, до той поры неизвестного. И теперь генетически установлено, что третья волна предков Homo sapiens, вышедшая из Африки, все-таки скрещивалась с неандертальцами, жившими в Евразии. До этого многие верили, что неандерталец — тупиковая, то есть вымершая эволюционная ветвь человека. Другие же считали, что современные расы имели разных предков. Только по костям нельзя было точно установить, кто прав. И вот теперь выяснилось, что все-таки часть генов современных людей, совсем небольшая, получена и от неандертальцев, а у жителей Меланезии — от денисовского человека.
Значит ли это, что у разных рас — разное происхождение и есть эволюционно более «продвинутые» и те, что ушли от предков не столь далеко?
Самые «чистокровные» Homo sapiens — это негры, живущие к югу от Сахары. Но это не значит, что какие-то расы ближе к обезьяне: пройденное эволюцией «расстояние», то есть количество накопленных изменений, у нас у всех одинаковое.
Теперь стало понятно, какие именно направления отбора к каким генетическим изменениям приводили. В большой степени изменения связаны с психической сферой. Выявлены гены, которые влияют на эмоции и, соответственно, на мотивацию наших поступков. Сейчас нам все яснее генетические и нейробиологические основы некоторых аспектов морали, семейных отношений. Гены влияют на поведение, отношения людей, понимание, доброту и прочее.
То есть способность быть добрым и отзывчивым заложена в нас генетически? Неужели наши лучшие качества в той же степени врожденные, что цвет глаз или группа крови?
Все люди обладают генетической основой для формирования эмоциональных привязанностей: родительская любовь, любовь между супругами, дружба присущи человеку как виду. Но когда мы говорим, что какой-то признак наследуется, мы подразумеваем, что наблюдаемые различия в поведении связаны с вариантами генов. Ученые заинтересовались генетическими механизмами супружеской верности. На это свойство влияет гормон вазопрессин, его выделяет мозг всех млекопитающих и, более того, всех животных. Обнаружили ген, различия в котором определяют чувствительность клеток мозга к этому гормону. Стали смотреть, есть ли корреляция между вариантами гена у человека и устойчивостью его семьи. И представьте себе, нашли такую связь. Если мужчины несут в себе один вариант гена, то у них, во-первых, романтические отношения гораздо реже оканчиваются браком, во-вторых, менее развиты такие качества, как доброта и доверчивость и, в-третьих, их жены отмечают плохие отношения в семье. То есть носители этого варианта гена отчасти асоциальны, им труднее устанавливать добрые эмоциональные отношения с другими. А у женщин тот же вариант гена к таким поведенческим последствиям не приводит, потому что вазопрессин влияет на формирование привязанности именно у самцов.
Значит ли это, что психология сведется к биологии и генетике и всю предыдущую науку можно будет перечеркнуть?
Нельзя сказать, что в результате генетических открытий наше понимание человека радикально изменилось. То, что мы как личности сделаны из нейронов, а не из каких-то мистических эфирных субстанций, было ясно умным людям больше ста лет назад. Еще во второй половине XIX века в книге «Рефлексы головного мозга» великий русский ученый Сеченов убедительно доказал, что душа есть продукт работы мозга. Но и теорий, сформулированных в донейропсихологическую эру, никто не отменял. Просто они получили доказательную базу. Возьмем теорию Фрейда. Она сейчас не в большой чести, хотя бы из-за того, что правильность толкования того или иного сна невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Но некоторые вещи Фрейд угадал абсолютно верно: например, постулировал в структуре мозга супер-эго, заставляющее нас вести себя выгодным для общества образом и смиряющее эгоистические устремления. И был совершенно прав, утверждая, что отчасти это супер-эго находится в бессознательном. Именно из бессознательной, эмоциональной сферы исходят импульсы, которые запрещают антисоциальное поведение. Выявили участки мозга, в которых локализована мораль, и это не опровергло никакой научной теории психологии.
Научной теории не опровергло, но вот с религиозными представлениями стыкуется плохо. А вообще религиозные взгляды мешают восприятию эволюционной теории?
До определенного предела не мешают, ведь священные тексты можно перетолковать так, чтобы эволюция туда вписалась. Но вот об эволюционном происхождении души, о том, как психика обезьян связана с психикой человека, с верующими говорить нельзя, это для них чересчур. Здесь начинается взаимное отторжение. Кстати, многие биологи-эволюционисты — верующие. Они просто не занимаются эволюционной психологией.
Есть ли у самой веры генетическая природа? Почему вообще люди верят тем, кто уверенно им что-то говорит?
Начать с того, что без веры в широком смысле цивилизации не было бы. Мы учимся у своих родителей и сородичей, принимая на веру, что и как делать. Все традиции основаны на вере. Да и у животных зачатки культуры строятся на вере. Шимпанзе, допустим, сами не проверяют, как лучше расколоть орех — они делают так, как это принято в их сообществе. А в соседней стае делают по-другому, тоже в силу традиции. Но есть и нечто, свойственное только человеку. У нас очень долгое детство и очень большой мозг, который растет очень быстро в первые годы жизни. Люди рождаются недоразвитыми по сравнению с другими приматами, именно потому что у нас, как у вида, очень большой мозг. Человеческий детеныш лишь к году достигает той стадии развития мозга, с которой шимпанзенок рождается. Но женщина не смогла бы родить годовалого ребенка. И поэтому в ходе эволюции развились особые психологические адаптации для более эффективной передачи знания, быстрого обучения. Человеческие детеныши отличаются огромным доверием к тому, что им сообщают взрослые.
Хорошо это или плохо?
Это очень полезное адаптивное свойство — иначе как бы мы передавали культуру из поколения в поколение? Но у доверчивости есть и оборотная сторона. Если по какой-то причине взрослый ребенку внушает чушь, то ребенок тоже поверит. Если ему с детства говорили: чтобы хорошо родилось сорго, нужно приносить в жертву черного козла, он так и будет делать, когда вырастет. Истинной и ложной информации он верит одинаково. Наш мозг — лучшая питательная среда для распространения как знаний, так и суеверий.
Вы много занимаетесь популяризацией науки. Считаете ли вы это важной частью своей работы? Кого вообще можно просветить?
Я занялся просветительством стихийно, когда обнаружил в интернете особую группу людей, считающих, что Земля, животные и растения появились шесть тысяч лет назад в готовом виде и безо всякой эволюции в полном соответствии с Книгой Бытия. Поборники этой теории — креационисты — существуют в разных религиозных воплощениях: есть даже индуистские и исламские. Меня это поразило, ведь я думал, что в наше время, когда наука так далеко продвинулась и мы так много всего знаем, темных людей не осталось, по крайней мере в интернете. Следующее мое потрясение — что эти люди окончили школы и вузы. Тогда я подумал: ребята ничего не знают, потому что у них в школе был плохой учитель биологии, а если я сейчас объясню им факты, доказывающие эволюцию, они сразу поймут. Довольно быстро, однако, мне стало ясно, что этим людям ничего объяснить нельзя, у них религиозная мотивация, им главное — доказать свою лояльность тому божеству, в которое они верят. Они либо закрывают глаза на факты, либо объявляют, что все это — фальсификация. Спорить бесполезно. Убежденный креационист потерян для доводов рассудка. Тем не менее, от просветительской миссии я не отказался, потому что есть много людей, которые не знают биологии, но интересуются ее основами и порой сталкиваются и с креационистскими, и с научными взглядами.
Но ученым верят меньше, чем телеведущим и астрологам.
Да, крикунам верят больше, а им лишь бы рассказывать страшилки и распространять суеверия. Но сейчас научное сообщество уже осознало, что, если оно само ничего не предпримет, люди окончательно перестанут понимать, зачем нужны ученые и зачем финансировать науку из госбюджета. И поэтому российские ученые лет пять назад — а на Западе раньше — активнее начали заниматься популяризацией, пропагандой достижений, открытий и идей своих дисциплин. Стали объяснять, что такое наука. В России уже издаются научные газеты — очень хорошие, появились сильные научные журналисты. Конечно, «Аргументы и факты» и «Московский комсомолец» пишут о науке галиматью, но в других изданиях уже бывают хорошие статьи. Есть и вполне пристойные научно-популярные журналы: «Вокруг света», «Популярная механика». Люди снова читают хороших авторов, трактующих научные теории и открытия. Спрос на такие книги растет, они поднимаются в рейтингах.
Но и в научной среде встречаются заблуждения. Есть и лжепророки — вроде Фоменко…
Еще сколько! Особенно в России, где качество контроля достоверности информации низкое. Сейчас ученых-исследователей становится меньше, научная среда разрежается и сжимается. Рушится не только экономика науки, но и ее инфраструктура — семинары, конференции, кружки. В некоторых городах, даже областных центрах, где ученых меньше, чем в Москве, нередко по какой-нибудь дисциплине остался всего один профессор. И если у него возникает завиральная идея, то под ударом оказываются все студенты. К тому же у нас, когда человек достигает определенного положения, становится, к примеру, академиком РАН, он оказывается вне критики. Может говорить и писать ахинею, и это будут публиковать, и никто не посмеет ему перечить. Все-таки на Западе такого нет.
В научной среде свои авторитеты, в обывательской — другие.
В человеческом сообществе важны признаки статуса — и тут тоже мы недалеко ушли от братьев-приматов. Допустим, молодая обезьянка обнаружила, что если помыть в воде батат, его приятнее есть. Сородичи не придадут этому значения: подумаешь, девчонка занимается всякой ерундой. А когда она станет взрослой и ее статус повысится, все остальные другими глазами посмотрят на ее действия и научатся тоже мыть батат. Учитывать статус и авторитет источника информации — очень удобное эволюционное приспособление для экономии мыслительных усилий. Но оно чревато побочными последствиями вроде умножения ошибок и торможения прогресса.
В науке есть механизмы и структуры, которые позволяют формализовать доверие к авторитетам и тем самым минимизировать риск ошибок. Это система научного рецензирования. Хорошие научные журналы не публикуют галиматью, потому что там есть редакторы и рецензенты. Завиральная, недоказанная теория просто не пройдет. Если статья опубликована в журнале Science, ей можно верить, особенно, если прошел год и ее не опровергли последующие публикации. В науке это работает вполне надежно. А для простого человека авторитет — это его знакомые, или телеведущие, или авторы книг, которые он читает.
С прогрессом, особенно в биологии, связано много страхов... Скажем, генетические манипуляции вызывают у людей почти религиозный ужас.
Истерия насаждается искусственно, причем на самом высоком уровне. Политики разных стран повышают свои рейтинги заявлениями вроде «мы не будем покупать генетически модифицированные продукты». Правитель голодающей африканской страны отвергает помощь, якобы заботясь о здоровье населения. То есть с голоду помирать — это нормально, так богом задумано, а сеять трансгенный рис или сою — ни за что. Удобнее всего спекулировать на фобиях и инстинктах толпы. И легко демонизировать образ ученого, да и вообще любого умника, который делает что-то непонятное.
На самом деле, пропаганда против ГМО не имеет никакого отношения к здоровью людей. Я не утверждаю, что они абсолютно не представляют опасности. Этого пока никто не доказал. Но риск их применения — тот же, что и от любого другого нового продукта, созданного человеком. Когда косметическая фирма выпускает новый шампунь или крем для лица — никто толком не знает, что в нем намешано. Теоретически любой ингредиент может оказаться вредным. Кто проверял, как этот крем отразится на наших внуках? Разумеется, никто.
ГМО — это просто новый продукт, который может на что-то повлиять лишь теоретически. Ведь прежде, чем выпустить на рынок, его тысячу раз проверяют всеми возможными способами. Надо понимать, что человечество занимается генетическими модификациями по меньшей мере 10 тысяч лет — с тех пор, как начало одомашнивать растения и животные и заниматься селекцией. Животных отбирали по цвету, удойности, качеству шерсти, потом скрещивали и т.д. Это те же самые генетические модификации, только более медленные, осуществляемые примитивным способом. Результат тот же самый: изменение генома домашних животных и культурных растений. Кстати, бывает, что и обычная селекция помидоров приводит к появлению вредного, ядовитого сорта. В генно-инженерной работе это проверяют в первую очередь. Неприятное, опасное, скоропортящееся выбраковывается на ранних этапах, то есть заведомо не попадает в продажу. Никаких фактов, доказывающих вредность ГМО, пока нет.
На кого направлена ваша просветительская работа и с какой аудиторией вам проще работать?
Я рассчитываю на студентов и людей с высшим образованием — не биологов, а технарей, гуманитариев или, скажем, экономистов. Такая аудитория легко понимает научную аргументацию, если только не заражена каким-то «вирусом мозга» вроде астрологии или теории мирового заговора.
Любителей разобраться в основах биологии очень много. Легче всего мне говорить с физиками и химиками — они приучены работать с данными и экспериментальными доказательствами. В их среде меньше суеверий, даже по сравнению с технарями и математиками. А с гуманитариями мне, пожалуй, труднее всего. В их науках система аргументаций иная, и достаточно распространена позиция, что истины достичь невозможно и потому все точки зрения равноправны. Но если принять такую постмодернистскую установку, то зачем вообще искать истину и ответы? Наука естественная, да и любая вообще, не может исходить из таких воззрений.
www.hbr-russia.ru/issue/67/2545/