Замечательно, что очень похожая история приключилась в те же годы и с другой романтической инициативой –с созданием осенью 58-го года Добровольных Народных Дружин. ДНД в момент своего рождения действительно объединили много людей, бескорыстно желавших отчистить от мерзости свою землю. Но произошло то же, что и со стройотрядами  - честный порыв потопили  в мелких подачках, добавочных днях к отпуску и т.п. Впоследствии в ДНД шли уже больше за этим (да плюс за хорошей комсомольской характеристикой) нежели ради борьбы со злом. Фактически к началу 90-х у страны не было никакого опыта "низового" сопротивления преступной стихии (что, безусловно, сыграло на руку "браткам".

Конец 50-х – 60-е можно сравнить с инкубационным периодом в развитии болезни: временем, когда проникший в тело вирус уже совершает свою разрушительную работу, но человек пока что здоров внешне и даже полон сил. А сил, в том числе духовных, у страны был всё ещё огромный запас. Разработки новейших технологий, начатые ещё в 30-х годах, приносили свои плоды, СССР стал первой в мире космической державой.  В октябре 57-го миллионы советских детей (да и не только детей) подолгу вглядывались в ночное небо, пытаясь разглядеть там светящуюся точку. И хотя видели при этом не сам спутник, а лишь вторую ступень ракеты-носителя, это никого не смущало – в Космосе видно изделие рук человеческих, а это главное! Ещё через четыре года, на вопрос о том «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» советские малыши стали отвечать, как один, что хотят быть космонавтами… Успешно и в небывалые сроки осуществлённый сталинским СССР ядерный проект породил целое поколение учёных, сделал профессию исследователя по-настоящему массовой в СССР. Вышедший в 1962-м году фильм М. Ромма «Девять дней одного года» замечательно показал советское романтическое восприятие науки. Оно было, пожалуй, одинаково сильным и «вне» науки, и «изнутри» неё. В результате многие научные сотрудники конца 80-х – начала 90-х, впервые начав напрямую общаться со своими западными коллегами, были ошарашены тем, что «у них» наука – это размеренный бизнес, погоня за публикациями и написание заявок на гранты. До самых последних дней СССР именно наука оставалась одной из последних ниш для романтики.

Молодёжь того времени была воспитана поколением Победителей, ощущение собственной силы и отсутствия преград было нормой для тогдашнего молодого человека. Трагедией «шестидесятников» стало то, что у них – молодых и всесильных – украли цель…  Примечательно то, чему учили тогдашние советские фильмы, блестяще снятые и до сих пор любимые. Вот «культовая», как сказали бы сейчас, «Карнавальная Ночь». Рассказ о «креативных» молодых людях, которые,  преодолевая сопротивление глупого бюрократа времён «культа личности», героически отстояли-таки своё право весело встретить Новый Год и вообще «оттянуться по-полной». Другая прекрасная комедия той эпохи – «Дайте Жалобную Книгу».  Фильм о том, как аналогичная группа молодых креативщиков сумела сломить отчаянное сопротивление «сталинских бюрократов» (если в первой ленте герой Ильинского – просто дурак, то во втором фильме «черты зловещей эпохи» прорисованы гораздо отчётливее) и собственными руками построила … молодёжное кафе, где вечерами можно, опять-таки «оттягиваться». Ещё один отличный фильм, прекрасная роль Ф. Раневской – «Осторожно, Бабушка!» Креативная молодёжь (правда, без особой конфронтации со старшим поколением – и на том спасибо) ударно строит … что бы вы думали? Ну, конечно же – молодёжный клуб! Где можно хорошо «оттянуться» по вечерам…  Огромную творческую энергию советского человека предусмотрительно начали направлять в  нужное для новых элит русло, воспитывая этакого «гедониста- стахановца». «А в крылатой тройке ведь Чичиков едет!», как сказал в те же годы мудрый герой Шукшина, поражённый сделанным открытием.

Рассматриваемый период совпал с резкой скачкообразной урбанизацией СССР. Как результат, стал значительно повышаться уровень образованности и связанных с ней культурных запросов, меняться ритм жизни. Этому явлению уделил много внимания в своих работах С.Г. Кара-Мурза, описывая явление, которое он назвал «голод на образы». Нас же интересует то, как повлияли эти изменения в жизненном укладе на романтические мечты советских людей.

Ещё в 30-е годы в СССР стал массово развиваться альпинизм. Помимо очевидной прикладной пользы (исследования гор, охрана проходящих по горам границ), здесь явно прослеживалось стремление Сталина сделать доступным для советских граждан то, что раньше было признаком принадлежности к прослойке людей богатых и нестеснённых временем (с той же целью тогда во всех школах, включая сельские, детей обучали бальным танцам).  Быть «горовосходителями» когда-то могли себе позволить лишь аристократы. Но уже в 34-м появился значок «Альпинист СССР», знаменитые советские альпинисты, такие как братья Абалаковы, М. Хергиани и другие «основоположники» - люди сталинской эпохи. Альпинизм развивался под эгидой профсоюзов, характерно, что даже в 80-х туристы-горники и альпинисты всё ещё называли стандартные ледорубы, кошки и другое снаряжение  «ВЦСПСовским».  А пик популярности этого  романтического спорта приходится именно на 60-е. Фильм «Вертикаль» с молодым Высоцким в главной роли смотрела вся страна.

Помимо сурового альпинизма появляются более демократические и общедоступные самодеятельные туристические походы. Оба увлечения могли стать массовыми только в среде горожан, уставших от своего города. Особенно целительным активный горно-таёжный отдых оказался для научных сотрудников, нуждающихся в смене деятельности на время отпусков. Заядлым альпинистом был и советский лауреат Нобелевской премии, физик  И.Е. Тамм. Обычной одеждой интеллигента того времени становится брезентовая штормовка,  а большой «абалаковский» (по фамилии своего конструктора) рюкзак – атрибутом истинного романтика. В пригородных электричках по пятницам трудно отыскать вагон, где не ехали бы молодые ребята и девчонки с рюкзаками и гитарами, открывшие для себя ещё один способ быть счастливыми: бродить по лесам, зачёрпывать воду из лесных речушек и озёр, петь около костра до рассвета. Кстати, следует заметить, что способ этот – сугубо советский. Те, кто так любил потом кричать про «отсутствие свободы в проклятом совке», не знали, или сознательно скрывали, что свобода выйти из электрички или из пригородного автобуса в приглянувшемся месте, углубиться в лес, поставить там палатку и разжечь костёр – это свобода, присущая исключительно СССР. Желающий испытать переживания из  прекрасной советской песни «На Дальней Станции Сойду» в любой «цивилизованной стране» (включая малозаселённую  лесную Канаду), тут же упрётся в проволочные заграждения и в таблички «Private Property», а попытка отдохнуть не там, где указано бюрократами и богатыми собственниками – крупным штрафом или тюрьмой. Это к вопросу о свободе.

Тогда же в советский быт стали входить магнитофоны. Первые тяжёлые катушечные аппараты зачастую собирались вручную умельцами. Этой технологии предстояло сыграть большую роль в развитии общества, её вполне можно сравнивать с современным интернетом или мобильниками. Стало возможным переписать и размножить полюбившуюся песню самостоятельно, не получая разрешений от идеологических чиновников. Ведомства, возглавляемые последними, постепенно начинали подгнивать от нараставшего изнутри лицемерия.  Официальная идеология страны «преодолевшей последствия культа личности» уже потихоньку захлёбывалась в неискренних трескучих речах. Как следствие, государственный художественный язык стал деградировать, теряя способность создавать «политические» песни, которые захотела бы петь вся страна. Ни новую «Катюшу», ни чего-либо подобного «Трём Танкистам» от хрущёвско-брежневского агитпропа ждать уже не приходилось. Вакуум быстро заполнялся магнитофонным «самиздатом». Ранние песни Окуджавы, Кима, Визбора или Новеллы Матвеевой вовсе нельзя назвать антисоветскими. Сколько-нибудь массовых «диссидентских» настроений в тогдашнем обществе ещё не было. Новые «бардовские» песни были мелодичны и достаточно красивы. С высоты своего сегодняшнего опыта мы знаем, что всё «внесистемное» при ближайшем рассмотрении всегда оказывается частью Системы. В бардовских песнях отразилась одна из главных черт всякого «шестидесятничества»: самоощущение человека-цветка, распустившегося на полусухих ветках после долгих лет не-цветения и любующегося своим богатым внутренним миром. Почему было так? С одной стороны, впервые за долгую историю Россия получила надёжную передышку: ни война, ни голод уже не входили в число угроз, ощущаемых каждым.  В этой новой ситуации можно было позволить себе быть «интровертом». Как писал Борис Слуцкий (про XIXвек, каким он видел его из своих 60-х): «Гекатомбы, Армагеддоны до и после, // Но только тогда // Индивидуального стона общая не глушила беда».  С другой же стороны, система, складывавшаяся после гибели Сталина, не нуждалась в бойцах, а воспринимала их как угрозу для себя.

И ещё я скажу и бессильно, и нежно,

Две руки виновато губами ловя… - вот это было, наоборот, вполне востребовано.

В целом можно сказать, что 60-е создали принципиально новый в СССР образ романтического героя: им стал мнс или аспирант, заядлый походник, поющий под гитару.  Хотя последующий ход истории не даёт оснований для особо тёплого отношения к той эпохе, правильнее будет, всё же, видеть в ней перепутье, точку бифуркации. Романтический идеал 60-х – универсальный человек, одинаково естественно чувствующий себя и в научной лаборатории, и посреди заболоченной тайги, и в кругу друзей. «Физик» и «лирик» в одном лице.  Именно таким многие в то время видели строителя нового общества, строителя коммунизма (в 60-е это выражение ещё не было опоганено ни «одновременно прозревшими» шестидесятниками, ни воспитанными ими циниками «восьмидерастами». У СССР был ещё шанс, которым страна так и не воспользовалась. В этом и заключается трагизм рассмотренной эпохи.

70-80-е годы

В 70-80-е годы неискренность новых элит стала быстро заражать всю страну. Если для людей сталинской эпохи «хочу» и «надо»  обычно совпадали, то в предсмертном СССР пропасть между ними росла на глазах. Соответственно и романтика той эпохи «приватизировалась» и «разгосударствливалась». Печальный парадокс заключался в том, что именно в то время советский быт становился всё легче и всё более налаженным, советский молодой человек (особенно горожанин) с рождения чувствовал себя, «как за каменной стеной». И … заскучал от этого. Скучающее большинство стало из своей среды быстро выделять антисоветское меньшинство, которое всё больше и больше завоёвывало «культурную гегемонию» в позднесоветском мире. Слова Сталина (над которыми, впрочем, к тому времени уже успел посмеяться всякий, кому не лень) про «усиление классовой борьбы по мере продвижения к социализму» оказались пророческими.

Но в те годы об этом никто не задумывался. Старшие поколения, прошедшие «огонь, воду и медные трубы», как могли, старались обеспечить своим отпрыскам безбедную жизнь.

- Мойте руки перед едой.

- Переходите улицу только на зелёный свет.

- Ваш вклад в дело строительства коммунизма – это отличная учёба.

- Дети, постройтесь в пары!

- Товарищи студенты, пока диспансеризацию не пройдёте, не будете допущены к сдаче зачётов!

Да нет, всё это хорошо и правильно, но где же можно проявить инициативу и испытать себя?!

Пионерская организация и комсомол таких возможностей уже не давали: пионерами в школе руководили тётеньки с вымученной постоянной улыбкой и нелепым пионерским галстуком на взрослой шее. Тётеньки выполняли план мероприятий, школа получала почётные грамоты. Инициатива в этих делах не приветствовалась – более того, выглядела подозрительно. В  назначенное время все пионеры сдавали листочки со стандартным заявлением о том, что «хотят быть в передовых рядах», и становились комсомольцами. Дальнейшими мероприятиями заведовали комсорги школы и института. Официальное было синонимом скучного, поэтому искать романтику следовало «мимо» всего, что предлагалось начальством.

Характерна повальная мода молодых людей того времени на длинные волосы. С ней безуспешно боролись и в школе, и в институте. Длинной спутанной шевелюрой, в соответствии с веяниями времени наградили своего Волка авторы знаменитого позднесоветского  мультика «Ну, погоди!», своеобразной энциклопедии быта той эпохи. Длинные причёски парней были манифестом своего рода: «Я – свободный человек, не имею отношения ни к одной структуре, где стригут налысо - ни к армии, ни к тюрьме. Никому и ничем не обязан. Не служу, «не состою», не призывной, не приписной, а «свой собственный»».

Выросшие в «заорганизованном»  обществе ребята по неистребимой советской привычке продолжали искать романтику. Многие находили её в туристических походах. Главное отличие спортивного туризма 70-80-х от более ранних советских эпох – его максимальное «отделение от государства». Увлечённые люди собирались в институтский или городской клуб, организовывали Школы Туристической Подготовки, маршрутно-квалификационные комиссии разного уровня, но это всегда было «движением снизу».

От государства требовалась лишь помощь в виде помещения, средств на закупку снаряжения, выделяемых профсоюзом, и т.п. Примечательно, что среди походников практически никто не принимал всерьёз официальный проект экспедиций «Комсомольской Правды» во главе с назначенным героем Дмитрием Шпаро. Про него рассказывали, что из-за него, мол, «закрыли Арктику».  По многочисленным рассказам, произошло это после того, как были опубликованы походные отчёты «обычных» туристов-лыжников, ходивших в Арктике одновременно со Шпаро. У них, как и положено,  приводились температуры воздуха: - 15  ̊ С, -19  ̊ С… Одним словом, негероические для Арктики. То ли дело у Шпаро, который ходил в том же районе в те же дни: -40  ̊ С, -50  ̊С… Дабы не бросать впредь тень на Главного Советского Героя Арктики, был, дескать, наложен неофициальный запрет на хождение в Арктику для всех остальных, который держался несколько лет. Кроме того, экспедиции Шпаро «пасли» с помощью вертолётов и всей технической мощи «советской империи», серьёзное ЧП при этом было практически исключено. В то время как простым смертным в походе приходилось рассчитывать только на себя (в чём и была прелесть походов!).  Помню (М.Ш.), как в апреле 1986-го вместе со стихийно собравшейся группой мы «пурговали» (т.е. пережидали пургу) на отрогах горы Пай-Ер на Полярном Урале. У нас был с собой маленький радиоприёмник, и мы слушали захватывающий репортаж о том, как «чуть было не случилась трагедия» в группе Дмитрия Шпаро, когда у них в палатке взорвался примус. Но все спаслись «благодаря решительным действиям комсорга экспедиции», который ногой выбросил из палатки горящий примус. (Наличие штатного комсорга в составе туристской (!) группы по тогдашним временам, ассоциировалось уже не с Павкой Корчагиным, а с паинькой-Зайцем из того же «Ну, погоди!».) Всё это звучало и вправду смешно. «Значит, Шпаро не только примус перекачал, но и палатку спалил!»  На следующий день нарочно включили приёмник, чтобы узнать «нашёл ли Шпаро свой примус».  Оказалось, и не искал особо, т.к. немедленно получил с вертолётом новое снаряжение взамен испорченного… Сейчас трудно всерьёз относиться к туристским сплетням имевшим хождение в несуществующей более стране 25 лет назад. Важно лишь то, что всякая «романтика на приз «Комсомольской Правды» отныне была смешна. Новые нормы романтического поведения требовали не включения в Систему, а наоборот, поступков вне её, а то и вопреки ей. Настоящей героиней тогдашнее «турьё» воспринимало Валентину Шацкую – хрупкую женщину, которая регулярно ходила в Арктику в одиночные (!) походы. Но она-то, как раз, не была интересна никакой «Комсомольской Правде» того времени – в её «группе», состоявшей из неё одной, никаких комсоргов не было…

Впрочем, турпоходы были тогда для многих молодых людей не только романтическим поприщем, но и «репетицией жизни». Про это очень хорошо написал в своё время Александр Богатырёв в одном из своих комментариев: «В горы ходили не просто за романтикой. Тогда ещё действовал негласно лозунг: "Хочешь быть героем - СТАНЬ ИМ!" И становились. Делали в горах такое, что другим и в самом кошмарном сне не приснится. Причём без запредельных рисков - на детальном и разветвлённом расчёте (просчитывались куча вариантов на все случаи), на мастерстве. Кстати же, обратите внимание: там очень многие учились не только рисковать, но и многоплановому расчёту, сводящему риск к минимуму. Это же после помогало нам в делах уже "внизу".» В самом деле, поход стал тогда для многих единственным местом, где можно было не только рисковать, но и самому принимать решения, нести ответственность за себя и за других. Окрепший к тому времени Советский строй мог всякого накормить до отвала, дать бесплатное образование и квартиру. Но этим – самым, быть может, необходимым для становления личности – он отныне уже не мог обеспечить каждого. «Советский дефицит», однако…

Теперь, спустя четверть века, на обломках СССР можно только удивляться, до чего тогдашние идеологи да социологи были равнодушны к столь массовому явлению, как самодеятельный туризм! Официальное обществоведение вяло пережёвывало марксистскую жвачку, с телеэкранов звучали здравицы в честь «славной советской молодёжи». Но никого не интересовало ни то, почему молодые (и не очень) люди стремятся реализовать себя вне официально предложенных структур, ни то, как направить их огромную энергию на что-нибудь более значимое для страны.

Романтику 70-х-80-х невозможно представить без научной фантастки и футуристических фильмов-шедевров "Москва-Кассиопея" и "Гостья из Будущего", оказавших очень сильное влияние на подростков тех лет. Мальчишки грезили космосом и Светлым Будущим, прекрасными и далёким Завтра, но это уже была, скорее, созерцательная романтика, не имеющая яростной творческой энергии деятельнй романтики 20-30-х годов. Они будили энергию и желание творчества, стремление к прекрасному и романтичному, но в действительности позднего СССР такая романтика, как правило, не находила выхода, превращаясь в неудовлетворенность, скуку и ощущение, что "все не так". Ощущение прекрасного "сбывающегося завтра", событий, которые произойдут "летом будущего года" сменялось ощущением обманутых ожиданий и горьким разочарованием.

Ярким проявлением романтических порывов той эпохи было существование семьи Берберовых, про которых тогда знала вся страна. Энтузиасты взяли домой из зоопарка больного львёнка, и вырастили его в «хрущёвке». Говорить сейчас про движущие мотивы самих Берберовых трудно: подозреваем, что там была многослойная смесь из настоящей тяги к неизведанному вкупе со тщеславием людей, «проснувшихся знаменитыми» благодаря льву, с материальными выгодами и т.д.  Для нас гораздо интереснее не сами Берберовы, а то, как отражалась эта история в сознании советского большинства – прежде всего, в мозгах интеллигенции. Это был уже не первый, но один из самых колоритных примеров отрыва тогдашней романтической интеллигенции от здравого смысла, и, заодно, от какой-либо морали. Ни сами Берберовы, ни их покровители из числа столичной «творческой интеллигенции» (В. Высоцкий, С. Образцов, писатель Ю. Яковлев и другие) и слушать не хотели тех, кто пытался заговорить о возможной опасности подобного эксперимента. Это приводило «властителей дум» в самое натуральное неистовство, подхватываемое толпой советской интеллигенции: «У-уу тоталитарный режим! Простых радостей человека лишает – львов в квартире держать и то  помешать хочет!»  Всё это приводит летом 73-го к тому, к чему и должно было привести: берберовский лев нападает на улице на человека и тяжело ранит его. Подоспевший лейтенант милиции Гуров видит следующую картину: «ярко-зелёная после дождя трава в радиусе 3-4 метров обагрена кровью, а огромный лев - как потом выяснилось, весом 240 кило - сидел на задних лапах полубоком к милиционеру, передними лапищами прижимая к земле человека, в пасти держа... его голову». (Здесь и далее цитируется по книге Ф.И. Раззакова «Бандиты 70-х» милиционер принял исключительно смелое решение: атаковать рассвирепевшего льва с расстояния «метров 13», имея лишь слабенький Макаров – это было почти самоубийством. Однако Гурову повезло – в результате точных выстрелов лев мёртв, а человек спасён. Что же происходит в следующее мгновение? «Первой к месту происшествия прибежала хозяйка зверя-убийцы Нина Берберова, потом муж её, и они начали орать на меня: "Фашистская морда! Вот она, советская действительность!" А рядом лежит парень в луже крови. На этого несчастного они и внимания не обратили. (Что же, как пел другой кумир позднесоветских романтиков, «Не стой на пути у высоких чувств!» - М.Ш. и П.К.)Истерику поддержал какой-то дистрофик - тоненьким голоском пронзительно завизжал: "Убийца!" Я в недоумении, ничего не понимаю: вроде бы спас человека?! Тем временем подходит ещё один тип, позднее выяснилось - детский писатель (видимо, Юрий Яковлев. - Ф.Р.), и начинает голосить, что "мы похороним этого льва на даче писателей".» Победа романтиков-интеллигентов над тоталитарным режимом и над здравым смыслом была полной: взамен убитого льва Берберовым разрешают завести другого льва, да ещё и … пуму в придачу.  Результат был предсказуем (для всех, кроме «мозга и совести нации», высоцких и образцовых): от львиных когтей погибает 14-летний сын Берберовой, сама женщина с тяжелейшими травмами оказывается в больнице.» К слову, советский милиционер Александр Гуров – человек редкого мужества, обладал ещё и редким здравым смыслом, еще на заре «перестройки» написал знаменитую статью, ставшую пророческой о том, что власть в стране вскоре окажется в руках мафии, чем вызвал очередную либеральную истерику.

Ещё одним проявлением «внесистемного романтизма» был уход некоторых, преимущественно молодых, интеллигентов на демонстративно  «неинтеллигентные» работы. Те, кто принадлежал к людям свободных профессий, которым нужен лишь лист бумаги и тишина, часто устраивались на работу лифтёрами, вахтёрами и т.д.  Туда, где платят за проведенные на работе часы, нет физической нагрузки  и работать можно в одиночку.  Это был по-своему престижный образ жизни: байронический образ свободного художника манил куда больше, чем надёжная стезя «правильной» жизни. Многим в этой среде хотелось верить, что именно в богом забытых каптёрках, диспетчерских и лифтёрских «творится русская культура».  Когда в последовавшую эпоху  было объявлено, что прятаться от «тоталитарного монстра» больше не нужно в виду гибели последнего, и что каждый творческий человек  отныне волен предъявить свои творения urbi et orbe– тут-то и выяснилось, что предъявлять «ушедшим в катакомбы» нечего, кроме батарей пустых бутылок.

Для страны, столь романтической как Советский Союз, нарастающее «расстройство романтического поведения» было и симптомом, и причиной надвигавшейся гибели.

***

В высшей степени показательно, что после уничтожения СССР романтика (как массовый и общественно одобряемый мотив поступков) начисто  ушла из общественной жизни.  Романтик без социализма – это или «браток», или маргинал-«нищеброд». Ничего неожиданного в этом нет: ведь романтическое поведение всегда предполагает награду отнюдь не в денежном выражении – иначе какая же это романтика! Ну а в россиянском (да и в любом другом) капитализме нет почтения ни к чему такому, что не конвертируется в «бабки». Впрочем, есть и другой выход: романтически себя вести в свободное от «зарабатывания тугриков» время. Ведь романтик нынче на рынке много – на всякий вкус и кошелёк! Гнусность капитализма заключается именно в том, что он всегда готов «удовлетворить платежеспособный спрос на романтику». Кто победнее, может по старинке отправиться поплавать на байдарке или полазить по горам. Только теперь это уже не романтика (риска и напряжения в жизни «среднего класса» гораздо больше, чем в походе!) – теперь это называется «чисто отдохнуть». Более состоятельные потребители романтических услуг могут заказать охотничий тур в Африку, уплатить кругленькую сумму и «потребить слона». А кто ещё богаче, как С. Полонский,  может прикупить  в тропиках необитаемый остров, возить туда самолётами охапки шлюх с бывшей родины, ловить барракуд в «своих» коралловых рифах, подраться с местными моряками и попасть на экзотические бамбуковые нары. Ну, это уж всем романтикам романтик, вполне в духе времени.

Антитезой романтики, очевидно, является пошлость. В том числе, пошлость «потреблятства» и отсутствия высоких целей. Что же, среди тех, кто ненавидит капитализм, у каждого есть какая-то личная причина, находящаяся на переднем плане. Можно видеть в капитализме величайшую несправедливость, можно рассматривать его как экономический маразм, можно ужасаться его варварскому отношению к природе…  Каждая из подобных причин будет самодостаточна. А можно рассматривать капитализм как величайшую в мире пошлость. Достаточное основание, чтобы романтически настроенные люди были социалистами.

Павел Краснов, Михаил Шатурин