Прежде всего ученые создали модель, которая описывает нынешнее положение дел в создании лекарств от рака. Модель учитывает, что:

Процесс инноваций включает в себя временной лаг между разработкой лекарства и его коммерциализацией.

Патенты разрабатываются так, чтобы они были эффективны для монопольного использования продукта.

Технология должна иметь более длительный период использования, чем срок патента.

Как только патент истечет, технологию можно будет легко копировать.

Конкуренция в отрасли высокая, а значит, компания должна подать заявку на патент еще во время исследований. Когда нужная формула уже найдена, требуются клинические испытания, которые могут длиться годами - их результаты компания должна представить регулятору. При этом срок действия патента - 20 лет - не продлевается, то есть в течении этих 20 лет компания должна провести все тесты, наладить промышленное производство лекарства, выпустить его не рынок и получить прибыль. В итоге получается, что чем дольше будут длиться клинические испытания, тем невыгодней инвестировать в лекарство.

В случае с раком это работает так.

Компаниям выгодно разрабатывать лекарства для лечения рака на поздних стадиях, и при этом невыгодно инвестировать в лечение первых стадий болезни, потому что испытания могут продлиться в течении нескольких лет, может быть, даже в течении всего срока действия патента. Клинические испытания одного из препаратов для лечения рака простаты на стадии метастаз длились 3 года: медианный срок продолжительности жизни составлял 12,8 месяцев, благодаря лекарству он увеличивался на 3,9 месяцев.

Клинические испытания лекарства от рака простаты на ранних стадиях продолжались 18 лет: в среднем пациенты жили на девять лет дольше после обнаружения болезни, а благодаря лекарству их продолжительность жизни возрастала еще больше.

Но в такие исследования компаниям просто невыгодно вкладывать деньги, ведь патент будет действовать всего 2 года после начала продаж лекарства. Финансирование таких исследований ложится на плечи государства и благотоворительных фондов.

Чтобы изучить это явление, экономисты разработали простую теоретическую модель. Процесс инновации в ней разбивается на две стадии: сама инновация, то есть создание прототипа, поиск технологий и т.п., а также коммерциализация - на этой стадии компания получает разрешение на производство продукта, начинает массовое производство и внедряет новый товар на рынок.

Эта модель может показать, как именно влияет срок подачи заявки на патент, а также величину лага между разработкой и коммерциализацией на инвестиции. Влияние оказалось положительным: чем выше временной разрыв, тем ниже объем инвестиций. Таким образом, патенты с фиксированным сроком разрушают рынок медицинских исследований.

Чем больше человек проживет, приняв лекарство, тем меньше его болезнь хотят исследовать

Чтобы доказать отрицательное воздействие патентов на медицинские исследования, Уильямс и ее коллеги исследовали испытания препаратов для лечения различных типов раковых заболеваний на различных стадиях. Статистка по этим препаратам и исследованиям доступна, кроме того, сейчас в США обычно выявляют рак на ранних стадиях, поэтому часто известна вся история болезни пациентов.

Инвестиции в исследования и разработку лекарств от заболеваний с более продолжительном сроком дожития меньше. Это связано с более длительным этапом на пути к коммерциализации.

В среднем пациенты с раком на стадии метастаз лишь в 10% случаев могут прожить еще 5 лет. На них уже проведено 12 тысяч клинических исследований.

Пациенты с опухолью, которая не дала метастазы, в среднем в 70% случаев проживают 5 лет. За последние годы проведено лишь 6 тысяч клинических исследований препаратов для них.

Было проведено 17 тысяч испытаний лекарств для лечения рецедивного рака - пациенты с этим заболеванием имеют ничтожно низкие шансы выжить.

Испытаний препаратов для предотвращения появления опухоли было проведено всего 500.

Чем выше срок дожития, тем меньше испытаний

Таким образом, патентное законодательство напрямую связано с отсутствием прогресса в этой области. Именно из-за фиксированного срока патентов компании не хотят браться за разработку лекарств, предотвращающих рак. Срок действия патента - единственная причина отказа от тех или иных исследований, стоимость исследований не влияет на принятие решения об их финансировании.

Срок дожития напрямую влияет на инвестиции

Как можно решить эту проблему

Так как патенты с фиксированным сроком явно мешают прогрессу, экономисты предложили несколько способов решения проблемы. Их проверили статистически и оказалось, что все они работают.

Можно изменить дизайн патентов. Патент будет действовать с момента коммерциализации продукта, а не с момента его разработки - это даст фирмам зарабатывать в течение более длительного времени.

В случаях, когда испытания длятся очень долго, поможет продление периода действия патента. В принципе, можно сделать сроки патентов более гибкими.

Временный разрыв между исследованиями и коммерциализацией во многом зависит от того, до какой стадии излечения надо проводить исследования. Чаще всего срок наблюдений зависит от естественного течения болезни и государственного регулирования. Можно установить фиксированные точки, на которых исследования можно сворачивать, например, для лекарства от гипертонии - это понижение давления. Для лейкимии такой точкой может служить определенное изменение клеток крови.

Помочь могут и целевые субсидии исследований с длительным сроком клинических испытаний. Все просто: если частному сектору, невыгодно что-либо финансировать - это может сделать государство.

Неэффективность патентного законодательства убивает

В США в 2009 году 25% смертей были связаны с раковыми заболеваниями. Большая доля лишь у сердечно-сосудистых болезней.

Экономисты подсчитали, сколько человеческих жизней унесла неэффективность патентного законодательства.

Они проанализировали, каково было бы состояние системы, если бы с 1973 по 2011 годы никакого прогресса в лечении раковых заболеваний не было бы.

Среди больных с небольшим сроком дожития разницы не будет.

Среди больных с более высоким сроком дожития будет заметна разница среди больных гематологическим раком, например, лейкемией и другими видами рака. Инвестиции в первый более прибыльны, так как их эффективность оценивается по различным отметкам, а не уровню дожития.

На основе этой разницы экономисты построили график: разрыв в двух линиях - это жизни, потерянные из-за проблем с законодательством.

Если учесть всех пациентов, которым диагностировали рак в США в 2003 году, из-за неэффективности патентного законодательства было потеряно 890 человеколет жизни.

Если перевести человеческие жизни в деньги, то потери для экономики составили $89 млрд.

Неэффективность патентного законодательства хуже, чем война

Патенты мешают прогрессу

Уильямс в своей более ранней работе попыталась ответить на вопрос, , влияют ли патенты и различные законы о копирайте на другие инновации. Для этого она изучила исследования генома человека.

Компания Celera владеет правом собственности на результаты расшифровки генома человека, она завершила свои исследования чуть раньше, чем был завершен международный некоммерческий проект "Геном человека". Предположим, что Pfizer изобрела уникальный тест на поиск какой-либо болезни, для тестирования которого нужно исследование генома и выявление соответствующих маркеров, ассоциированых с этим недугом.

В идеальном мире компании бы начали переговоры и договорились о совместных тестах. Но в реальном мире с высокими транзакционными издержками переговоры зайдут в тупик и инновации никогда не будет произведены.

Международный проект по исследованию генома человека был начат в 1990 году и закончен в 2003 году. Celera начала свое исследование в 1999 году и закончила в 2001 году.

С 2001 по 2003 годы Celera имела право на защиту генов, которые она открыла. Тогда компания могла продавать лицензии на их разработку.

Право собственности Celera привело к значительному сокращению исследований и разработок в этой сфере. К 2009 году на каждый ген, открытой Celera, приходилось 1,2 публикации, а на остальные - 2,1 публикации.

Лишь 3% генов Celera были использованы в различных диагностических тестах против 5,4% генов, не принадлежащих Celera.

Различные тесты показывают: тот факт, что Celera "владела правом на гены", сократило исследования и разработки на 20-30%.

Источник: Финмаркет

Верховный Суд США в полном составе

Дело «Издательство John Wiley & Sons против Супапа Киртсаенга» длится уже давно: книгоделы подали на аспиранта в суд за нарушения прав издательства на эксклюзивные продажи своих учебников на территории Соединенных Штатов в далеком уже 2008 году.

Суть вопроса трагична в своей назамысловатости: тайский аспирант приехал учиться в конце 90х в Америку и пришел в ужас от цен, которые заламывали за учебники американские издатели: 100 — 150 долларов — это больше норма, чем исключение. Супап повертел у виска и заказал родным закупить те же самые учебники у себя на родине. Те закупили — за десятую часть цены — и прислали. Сокурсники увидели такое дело и атаковали тайского аспиранта заказами. Которые Супап Киртсаенг и стал выполнять через eBay.

Получился даже неплохой семейный бизнес: родственники Киртсаенга работали на поставку учебников в Соединенные Штаты чуть ли не полную рабочую смену. Во всяком случае на суде юристы John Wiley & Sons намекали на продажу книг на сумму 1 миллион 200 тысяч долларов.

Одним словом издатели решили, что пора аспиранта давить. И задавили: суд первой инстанции в Нью-Йорки Супапа Киртсаенга признал виновным, не смотря на то, что страшная цифра в 1,2 миллиона долларов не подтвердилась (Супап за 2 года продал учебников на 37 тысяч долларов). И постановил: выплатить John Wiley & Sons моральную компенсацию в размере 75 тысяч долларов за каждый заголовок, итого 600 тысяч долларов штрафа — в 16 раз больше, чем вся выручка Киртсаенга за 2 года.


Член Верховного Суда США Стивен Брейер, главный защитник принципа «первой продажи»

Супапу отступать было не куда (такие деньги у него в жизни не водились), поэтому он подал апелляцию во Второй окружной суд и … опять проиграл. Мировая копирастия уже приготовилась праздновать победу, но тут дело получило неожиданный оборот. Супап Киртсаенг подал еще одну апелляцию — на этот раз в высшую инстанцию — Верховный Суд США, а его иск поддержали практически все библиотеки Америки, розничные магазины, специализирующиеся на продаже книг и компьютерных игр, а также онлайн-магазины и аукционы во главе с Amazon и eBay (поддержка была оказана в форме уже хорошо знакомого моим читателям «письменного изложения друзей суда», amici curiae brief).

John Wiley & Sons тоже не сидел сложа руки и собрал под свои знамена практически всех представителей издательского бизнеса, всю киноиндустрию, музыкальные лейблы и крупных разработчиков компьютерного программного обеспечения.

Наступил, по сути, момент истины в эпохальном противостоянии копирастии и прогресса. Я постоянно повторяю из статьи в статью это слово — копирастия, однако же у меня нет полной уверенности, что читатель адекватно представляет себе его значение, и, как следствие, грешным делом не пришьет мне ярлык противника авторского вознаграждения (хотя последнее было бы странным для человека, профессионально пишущего уже 17 лет). Посему позволю себе воспроизвести исчерпывающее определение, которое я дал копирастии в статье «Война уже сегодня«: «Это система посредников-паразитов, которые присасываются между творцом креативного контента и конечным потребителем с единственной целью — присвоить себе чужой продукт и извлечь из него гиперприбыль, которая не оправдывается абсолютно никакими затратами и себестоимостью».


Член Верховного Суда США Рут Бейдер Гинзбург, принявшая сторону John Wiley & Sons

Принято считать, что копирастия — это специфика посредников исключительно из мира электронно-цифрового контента. Это глубокая ошибка. Дело не в форме творческого продукта, защищенного авторскими правами, а в патологической жадности посредников. То есть копирастия — это состояние души, а не реакция на ту или иную форму творческой реализации.

Очевидно, что в мире электронно-цифрового контента копирастическая патология проявляется в максимальном виде, поскольку репликация контента в цифровой форме не несет никаких дополнительных издержек для держателей копирайта, который, однако же, претендует на непременную компенсацию каждой скачанной песни, книги, фильма и проч. Однако и в традиционной экономике, связанной с материальными формами товара — печатными изданиями (журналами, книгами), физическими носителями (компакт-диск, DVD-диск и тд), копирастия не менее ненасытна. Дело John Wiley & Sons — тому яркое доказательство.

Юридическая суть противостояния сводится к двум противоречащим друг другу в американском законодательстве понятиям — принципа «первой продажи» (first sale) и правом держателей копирайта устанавливать разные цены на один и тот же товар в разных регионах мира. Соответственно, Супап Киртсаенг полагал, что честно купив в Таиланде учебник, официально и законно изданный в его стране по лицензии John Wiley & Sons, он, опираясь на принцип «первой продажи», становился хозяином этой конкретной копии книги, а потому был волен поступать с ней как ему заблагорассудится: подарить, одолжить, продать, обменять и т.п.


Председатель Верховного Суда США Джон Робертс

John Wiley & Sons и все поддерживающие издательство структуры настаивали на том, что в США продавать их учебники можно только тем, кому John Wiley & Sons даст разрешение, и только по тем ценам, которые John Wiley & Sons устанавливают для этой страны.

На самом деле коллизия вокруг принципа «первой продажи» гораздо сложнее и обширнее, а также влечет за собой при том или ином исходе разбирательства в Верховном Суде США далеко идущие последствия: от полной либерализации всех форм онлайн-торговли (в случае победы Кирстаенга) до полного абсурда вроде запрета на продажу подержанных машин на том основании, что в них установлено программное обеспечение, защищенное копирайтом (в случае победы John Wiley & Sons). За тонкостями отсылаю читателей, опять-таки, к своим статьям на эту тему (см. линки выше).

Как бы там ни было, момент истины состоялся: в 19 марта член Верховного Суда США Стивен Брейер огласил вердикт: 6 голосами «за» и 3 «против» за Супапом Киртсаенгом признали законное право продавать на территории США учебники John Wiley & Sons, купленные в Таиланде!

Не могу удержаться, чтобы не привести цитату из этого выдающегося вердикта: «Мы задались вопросом, распространяется ли доктрина «первой продажи» на защиту покупателя или другого законного владельца конкретной копии защищенного копирайтом продукта, законно изготовленного за рубежом. Имеет ли право этот покупатель привезти копию в Соединенные Штаты и продать ее либо просто подарить, не спрашивая при этом разрешения у собственника копирайта? Имеет ли право, к примеру, человек, купивший в букинистической лавке книгу, изданную за рубежом, перепродать ее впоследствии без разрешения собственника копирайта? Мы считаем, что ответ на все эти вопросы — ДА, имеет право»!

Друзья мои, вы даже представить себе не можете, какие головокружительные перспективы открываются после произнесения этих слов верховным судьей Стивеном Брейером, дай бог ему долгих лет и здоровья! Дело ведь не в том, что решение Верховного Суда аннулируют все предыдущие, а значит John Wiley & Sons никогда не получит безумной компенсации в размере 600 тысяч долларов.

Дело в том, что отныне утверждается абсолютный приоритет принципа «первой продажи» над всеми остальными ограничительными положениями законов. А это значит, что теперь всякий человек, купивший что бы то ни было, защищенное копирайтом, получает право поступать со своей копией товара, как ему заблагорассудится! Перепродать, дать послушать, дать почитать, поделиться, выбросить, перевезти в другую страну и сделать там точно то же самое. Стоит ли удивляться, что вся антикопирастическая рать рукоплескала постановлению Верховного Суда США стоя?

Мне бы, конечно, хотелось завершить эту статью на победной ноте, но не приходится. Во-первых, трое судей Верховного Суда США высказались против решения большинства, а за одно выразили в своем письменном особом мнении надежду на то, что Конгресс пересмотрит законодательство и внесет в него изменения, которые бы защитили в действенной форме «право собственников копирайта на установку собственных цен на международном рынке» и «не позволили бы арбитражерам импортировать копии из регионов с низкими ценами в регионы с высокими ценами».

То есть — опять двадцать пять и всё с начала. John Wiley & Sons тоже пообещал, что будет лоббировать и дальше свои интересы в законодательных органах США. А значит — борьба продолжится.